| Новости Казани

Фестиваль режиссеров

С 13 декабря проходит II Всероссийский фестиваль молодой татарской режиссуры «Ремесло» в ТГАТ им. Камала совместно с творческой режиссерской лабораторией «Выход-68», которая работает на русском языке в театре на Булаке. Оба молодежных режиссерских пиршества находятся под патронажем министра культуры Татарстана Зили Валеевой, главного режиссера ТГАТ Фарита Бикчантаева, главного режиссера тюза Владимира Чигишева, художественного руководителя театра на Булаке Евгения Аладинского.

Идет 13 спектаклей, интересные. «Ремесло» называется всероссийским фестивалем, очевидно, из-за участия Уфимского и Оренбургского татарского театров. Конечно, жаль, что ничего не представил Альберт Гафаров, его «Записки сумасшедшего» по Гоголю были событием прошлого «Ремесла». Как сообщили на пресс-конференции, Альберт Гафаров ныне создал платную актерскую бизнес-школу в Уфе и запросил большую сумму за приезд в Казань. Нет и Мензелинского, и Челнинского театров, которые, соответственно, тоже прогремели на прошлом «Ремесле» (спектакли «Мулла» и «Скупой»).

Но необходимо признать, что уровень фестиваля существенно вырос. Отбор пьес действительно был более тщательным, и планка отбора существенно повысилась. Мне удалось посмотреть 3 спектакля, и нужно признать - каждый претендует на некий шаг вперед в театральной жизни республики. Более того, сейчас видно, что фестиваль «Ремесло» позволил преодолеть режиссерский кризис, намечавшийся в республике. Новые молодые режиссеры начали быстро набивать руку, набирать высоту и готовиться к прорыву. Режиссеры поперли, как грибы после летнего дождя. Беспокоит лишь то, что интересные молодые режиссеры пока работают за пределами театра им. Камала.

Критики Анна Степанова (Москва), Дина Давлетшина (Уфа), Надежда Стоева (Санкт-Петербург), Нияз Игламов и студенты-критики с 4 курса ГИТИСа обеспечили хороший уровень обсуждения спектаклей. Особенно студентам было интересно взглянуть на татарские спектакли и татарскую режиссуру, они видят ее впервые. Но странно было слышать, как студенты-критики говорили достаточно шаблонную фразу типа «для татарского театра это уже большое достижение», то есть татарская режиссура сразу записывалась априори во «вторую лигу».

Грузинский театр, украинский, литовский во вторую театральную лигу никто не решился бы записать. Скорее всего в татарском театре есть пока психологический барьер низкопоклонства перед московскими театрами. Но московские театры строятся на фундаменте христианской православной или протестантской культуры, даже если это прямо не ощущается, в то время как татарский театр генетически исламский, и он может строиться органично только на поэтической коранической культуре, иначе он будет лишь подражателен, вторичен, тут студенты-критики правы. Сказочность, волшебство, мир восточной сказки, теплота близки исламской культуре, а не позитивистское «реалистическое» хирургическое потрошение базаровской лягушки. Видимо, поэтому татарский театр «сопротивляется» трагедии. Трагедия выросла из греческого язычества и христианства. История Христа – это классическая трагедия, «смертью смерть поправ», Мухаммед был всегда боговдохновенный победитель. Театр - культурный феномен, а культура базируется на религии, потому что любое творческое вдохновение основано на интуитивном религиозном переживании.

Анна Степанова подчеркнула, что татарский театр чрезвычайно пафосен и эту пафосность необходимо преодолевать. И с этим нельзя не согласиться. Правда, пафосен и Малый театр, и, как заявила Дина Давлетшина, Башкирский театр. Пафосность - скорее всего атрибут так называемых академических театров. Они где-то между оперными и обычными драматическими театрами зависли. Эта академичность, конечно, дает прибавку к зарплате, но стопорит творческий процесс. Хотя «Ремесло» породил именно ТГАТ им. Камала.

Суть даже не в пафосе, идеалы - это неплохо, суть в том, что это фальшивый пафос. В татарском театре много неискренности и полуправды, которая основывается на фундаментальном страхе татар «не высовываться», на психологической приниженности татар, сформированной целенаправленной колониальной политикой (с раннего детства каждый татарский ребенок получал фрейдистскую психологическую травму – миф о татаро-монгольском иге, ребенок изначально был «виновен»). Поэтому у татар есть страхи перед правдой большого мира. И эти фобии должен снять театр.

Интересно, что театр Качалова в этот процесс взращивания молодой режиссуры подчеркнуто не включился, он в принципе в последнее время где-то на обочине республиканского театрального процесса, и это начинает серьезно беспокоить. Вообще лидерами татарстанского театрального процесса являются пока ТГАТ им. Камала и тюз, но на «Ремесле» стало видно, что быстро набирает силу Альметьевский татарский театр. Весной он приедет с гастролями в Казань и, судя по «Родным» Лилии Ахметовой, это будет нечто. Призываю всех сходить, непростой театр с сильной труппой.

Но все по порядку. Первым спектаклем молодежной режиссерской лаборатории стал «Лысая певица» режиссеров Родиона Сабирова и Ангелины Миграновой. Они же играют главные роли средней английской семьи «под Лондоном». Играют с азартом и этим увлекают, хотя спектакль «абсурдистский». Но они в спектакле так с увлечением раз пятьдесят целуются, что видно, это уже не английская, а готовая казанская семья, которая, по сути, зрителей оставила за скобками и наслаждается своей любовью. Ангелина как актриса сильна, видно, что лидер в тандеме. Родиону, конечно, в этом смысле повезло. Говорят, что сейчас век женщины, то он за ней, как за каменной стеной.
И играть «спектакль абсурда» и английскую семью у них не очень получается, и это-то и хорошо. Спектакль получился у них довольно цирковой, как клоунада, и очень теплый, уютный. Они подсознательно и выбрали костюмы молодежных клоунов, и розовые занавесочки, потому что реально вьют гнездо. Спектакль становится любовной игрой, «подпольной». Спектакль становится живым, потому что они сами живые, в них живет любовь. Это не абсурд, все эти «бессмысленные» фразы ощущаются как бред, лепет влюбленных, игры и лизания пушистых белых щенков, и поэтому несут позитивную энергию. Сколько они ни «пыжаться», страх и депрессия у них не получаются. Какое же это отсутствие коммуникации, если есть любовь. Тут и говорить ничего не нужно, если любимый человек рядом.

Они любят друг друга, по юношески наивны, но зрителям тепло от их любви, а это и есть высокий театр. Многие московские пьесы ювелирно технологически отлажены, с большим количеством режиссерских «находок», но любви нет, нет магии любви, есть технология, и холодом веет от совершенных театральных механизмов, заштампованности. Это не «театр абсурда», это двое влюбленных играют в театр абсурда, и они, по существу, самодостаточны и дарят нам тепло своих сердец. Так это и нужно ставить, а не имитировать театр абсурда, который, как сообщил критик Нияз Игламов, театр «после Освенцима», театр послевоенного предельного цинизма и катастрофического отсутствия любви, театр фундаментального непреодолимого глубокого тотального страха.

Я не люблю определение «театр абсурда», он, по-моему, глубоко не точен. Если это действительно абсурд, а любое действие, которое производит человек, несет в себе элемент рациональности - то человеку «абсурд» становится абсолютно неинтересен, так как отнимает энергию, следовательно, вызывает инстинктивную реакцию отторжения. Да и можно ли в принципе создать абсурд? Есть ли промежуток, интервал между добром и злом? По закону сохранения энергии человек стремится сохранить, приумножить энергию или перевести ее на более высокий уровень (это мое личное представление). То есть закон сохранения энергии, как и время, как и второй закон термодинамики, имеет направленность. Режиссер – это, конечно, шаман или жрец, регулирующий потоки жизненной энергии. А режиссер так называемого «театра абсурда», как и художник-абстракционист, просто более глубокий жрец, который регулирует потоки жизненной энергии на более высоком, трансцендентном уровне. Режиссер театра абсурда должен быть на порядок «больший» режиссер, поэтому они так редки, их и должно быть в десять раз меньше, чем обычных московских режиссеров (хотя и таковых мало).

Задача спектакля сформулирована - показать, как бессмысленно течет время. А у кого оно течет со смыслом? Бессмысленно оно течет, если Бог умер. Холод смерти ощущает лишь человек без Бога. А верующему тепло на свете. И влюбленные часов не наблюдают. У них свое исчисление, пульс сердца. С этой точки зрения пожарник в пьесе довольно искусствен, третий лишний. Анна Степанова предложила его «прочитать» в контексте прошедших летних пожаров. Честно говоря, был удивлен - это значит сделать пьесу почти на школьном уровне.
Критики обсуждали костюмы в стиле гэга, стилистику «Комеди клаб». Но в «Комеди клаб» хороша была внутренняя ирония, как только это стало коммерцией, бизнесом, зритель сразу почувствовал наигрыш. Анна Степанова охарактеризовала спектакль как «тюзовский абсурд», и было отмечено, что действительно хорош в спектакле звук звона времени, а яркие ботинки просто вызывают отторжение. Музыка тоже эклектична и часто неточно подобрана. Нияз Игламов заметил, что мы только проходим эти стадии и опыты авангардного театра, зачастую критика соцреализмом «театра абсурда» была интереснее, чем достижения самого театра. Это был такой идеализированный запретный плод.

В спектакле слишком преобладают экспрессионизм и конструктивизм. Как отметила Анна Степанова, есть предсказуемость, а это всегда дурной знак. И костюмы плохо сшиты, плохо сидят. «Должно быть зрителю ясно, что мы сидим в домике, а вокруг все полыхает» - формулировала сверхзадачу Степанова. Интересны были «ключевые» ответы Миграновой и Сабирова: «Мы боялись». Этот страх перед самовыражением тоже нужно преодолевать. Пожалуй, один из основных недостатков – режиссеры и актеры совместились в одном лице, отметила Степанова. И они перестали «видеть» сцену из-за отсутствия отстраненности.

Спектакль в ТГАТ Камала на большой сцене Альметьевского театра «Родные» Лилии Ахметовой прогремел сенсацией. Это было уже точное режиссерское видение. Она очень самостоятельный человек и режиссер, на критическом обсуждении сразу сказала: мне было интересно, но я все равно сделаю по-своему. Спектакль довольно эпичен – отражены судьбы татарских женщин. Студенты-критики даже отметили, что напоминают «Вечера на хуторе близ Диканьки» в первом отделении, которое этнографично, это такая светлая жизнь. Сцена с подушкой, на которую наступает невеста, необыкновенно лирична. Во втором действии наступают уже удары судьбы, которые сыплются, как из рога изобилия и непонятно «за что», говорят критики. Пастораль оказывается в прошлом. В первом действии есть татарская община, взаимовыручка, любовь, даже мелькнувшая поножовщина счастливо разрешается, во втором - пьянство, отчужденность, коров продают, уводят на убой, «счастливого будущего нет», а есть только счастливое прошлое.

Как апофеоз, скажем так, отсутствия коммуникации, попытка занять Шафирой деньги на красный костюм сыну, и она стучится в ряд домов, в ставни, и никто не дает денег, все отгородились. Очень сильно решена сцена разговора Шафиры с погибшим мужем, ее исповедь-молитва. Музыка, выстроенная Юрием Чаплиным, хорошо «поддерживает» спектакль. Но вот знаменитый художник Сергей Скоморохов сделал однообразный нейтральный фон, сгрудившиеся деревенские дома, скорее хижины, в первой части они не очень заметны, во второй должны передать индивидуализацию, распад деревни, распад деревенского мира. Слишком знакомо его дерево в центре сцены с вращающимся шестом, своеобразное «колесо сансары», и с гнездом на вершине дерева.

Один из студентов отметил, что в спектакле четыре «перепутывающихся слоя: этнический, женский, советский, животный». Была отмечена и рыхлость пьесы Ильгиза Зайниева. Критики особенно отметили роль Шафиры, как заявила Анна Степанова, «при таком росте она не свалилась в тюзятину». Да и все актеры сыграли мощно, видна твердая уверенная рука состоявшегося режиссера Лилии Ахметовой. Нияз Игламов был возмущен игрой актера, слишком «сильно» сыгравшего мужа-пьяницу, выпиравшего из ансамбля, тянущего одеяло на себя. Сыграл он буквально калькой с Лебедева из БДТ из «Энергичных людей». Сыграл отлично, но «вылез». Коровы в спектакле получились очень хорошо, получалось, словно татарские женщины от коров не очень отличаются, они трудолюбивые и везут на себе мужиков. В конце спектакля на молодую корову ужу навьючивают хворост, и она сгибается под его тяжестью. Конец все же оптимистичен, когда двое молодых мальчишек везут на телеге двух девчонок. Жизнь продолжается.

Спектакль смотрелся с большим интересом, и здесь альметьевцы явно тактически «переиграли» камаловцев, Хорошо бы, если этот спектакль они показали во время предстоящих январских гастролей. Анна Степанова отметила абсолютный альянс режиссера с актерами. Спектакль получился и даже, по-моему, стал наиболее заметным спектаклем в этом сезоне. Возможно, получит и театральную премию «Тантана» как событие года. Лилию Ахметову можно поздравить с творческой удачей.

«Марьино поле» альметьевцев по «новой драме» Олега Багаева режиссера Нафисы Исмагиловой Нияз Игламов отобрал как главное театральное событие года. Спектакль вызвал бурные споры, возможно, и потому, что он указывал и модернистский вариант развития татарского театра, он отталкивался от татарского мейнстрима. Но оказалось, что недостаточно оттолкнулся, скорее это попытка манифестации нового. Студентка Юля заявила, что она, просматривая спектакль, ощущала себя в сумасшедшем доме, «это бред, не перерастающий в конструктивный бред», карикатура. Критики говорили, что нам уже так навязывают «трагедию пожилых людей, которых затронула война», что даже «перекормили», «заставляют насильно уважать ветеранов». Интересно в пьесе смешение трех языков – татарского, русского, чувашского, так как главные героини старухи – татарка, чувашка, русская. Мне лично понравилась игра русской старухи, эта актриса переиграла товарок.

Но в первом действии старухи «слишком сладкие», как заявила Анна Степанова. В татарском театре слишком много таких старух, от этого штампа нужно избавляться. Это спектакль – эклектика, спектакль–буффонада, а три старухи напоминают «Трех сестер» Чехова, говорили критики. Левитан сидит на дереве в виде белки, складирует припасы и что-то жрет, и объявляет, что все похоронки, пришедшие с войны, объявляются недействительными. Выступает Сталин перед изумленными старухами, затем прячется за красный кумач, старухи сдергивают кумач, и там, на высоком красном пьедестале, стоит унитаз. Сталин превратился в унитаз. Вся страна поклонялась унитазу. Критики выразили сомнения, стоит ли так радикально разрушать культурные мифы страны. Музыка Земфиры звучит диссонансом. Фальшиво поющий «Темную ночь» Бернес вызвал пароксизмы смеха у Нияза Игламова. Девичий источник, дарующий молодость, давно пересох, и запас воды из источника остался только у Левитана.

Нияз Игламов обвинил Нафису Исмагилову в «режиссерской неграмотности и железобетонном упрямстве», потому что она не прислушалась к его летним рекомендациям и «спектакль закис», хотя он очень на него надеялся. «Спектакль тянется, как жвачка, любая каша у нас сейчас называется постмодернизм, все, что плохо сделано, называется постмодернизм, спектакль в чем-то кощунственный. Впрочем, те, кто реально воевал на войне, давно умерли, 90% оставшихся ветеранов сегодня не воевали реально», - говорил Игламов. Игламов довел симпатичного режиссера до слез, и она убежала с обсуждения, ее вернули Айгуль Давлетшина и Дина Давлетшина. Айгуль даже бросила Игламову «Ты шовинист», на что Нияз ответил прямо и честно: «Да в режиссуре я гендерный шовинист».

Анна Степанова поддержала Нафису: «Вы должны как режиссер держать спину прямо, гнуть свое». Нафиса Исмагилова сообщила, что она и сама считает спектакль еще сырым, лабораторным, она в поиске и со многим согласна, обсуждение было полезным. Нияз Игламов со здоровым задором заявил: «Я еще голоден, еще могу сожрать двух режиссеров». «Переделайте старух, - законно требовала Степанова, - Они слишком шаблонны, с этим сиропчиком нужно кончать, не решена проблема темпа и ритма, движения героинь подобны шкафу, неясно, что за время, 2010-й или шестидесятые?». В конце диалог со смертью героини, парнем в черной рубашке, заколачивание картонного гроба, и парень-смерть говорит: вот она тысячи лет ждет Ивана, ждала его и с Куликова поля, и с Бородина, и с других войн. Это «Куликово поле» резануло. Выходит, муж Иван против татар воевал? В середине пьесы старухи задают вопрос: «За какую Родину погибли наши мужья?». Вопрос вроде мелькнул на секунду, но на самом деле он, как пепел Клааса, стучит в сердце.

Нафиса Исмагилова, несомненно, в поиске, она не училась на режиссера и поэтому, естественно, натыкается на углы, набивает шишки, но прогресс очень большой после прошлогоднего спектакля. Она постоянно ищет, Игламов отмечал ее способность отбирать «резонансные» пьесы. Если она пойдет так и дальше, то третий спектакль ее вызовет фурор на следующем «Ремесле». Она ни на кого не похожа и быстро набирается опыта, самообучается.

Рашит АХМЕТОВ.
(Продолжение следует.)

Внимание!
При использовании материалов просьба указывать ссылку:
«День Казани - новости, хроника событий»,
а при размещении в интернете – гиперссылку на наш сайт: kazan-day.ru

© 2009-2014  "День Казани".