Я тоже был террористом

в школьные годы я выглядел почти что дистрофиком из-за нехватки еды. едоков у нас было много, а отец с матерью работали в колхозе от темна до темна за бесплатно. получаемых доходов от домашнего скота - молока, мяса, шкуры, шерсти, яиц - едва хватало на налоги. были ребята в деревне покрупнее и поплотнее меня, и вот они-то как раз частенько забавлялись над моими костями, а иногда даже совершенно без надобности. поэтому я старался обходить эти места скопления, чтобы не давать им возможность позабавиться лишний раз.

жаловаться отцу не принято было у нас, да и вряд ли отец пошел бы драться с этими пацанами. к тому же у него дел было по горло. меня все уже звали не своим именем, а скелетом, и поэтому, когда урок проходил в кабинете анатомии, где в стеклянном шкафу стоял скелет, я садился за самую последнюю парту, чтобы не оказаться рядом со шкафом, потому что я видел в нем себя. крылатые слова станислава говорухина «так жить нельзя», прозвучавшие в конце xx века, крутились в моих детских мозгах днем и ночью еще 40 лет назад.

об убийстве и самоубийстве в те годы боялись даже думать, а выхода из нелепой ситуации не было никакого. то ли из-за физической слабости, то ли из-за необщительности моего характера у меня с детства формировалась склонность к одиночному творчеству. отец у меня был некомпанейским потомственным кузнецом и гордо носил до конца жизни прозвище кузнец. в амбаре, где много было разных железяк, я всегда что-то мастерил и ломал. эта дурная привычка держится у меня до сих пор, и во времена, когда не идет писанина, я начинаю мастерить что-то.

а в далеком школьном детстве спасло меня как раз собственное изобретение, которое на нынешнем политическом языке громко называется терроризмом. подыскав в амбаре старую железную цепь, отрубил зубилом 4 колечка и, постукивая молотком, довел их до размера своих четырех пальцев. словом, получилась у меня штучка наподобие теперешнего кастета, хотя такого слова мы тогда еще не знали. очистив от ржавчины с помощью керосина и тряпки свой примитивный кастет, я надел его на все 4 пальца правой руки и испытал действие сначала на овечке, которая едва не потеряла сознание, а потом на своей ляжке - от боли чуть не заплакал сам.

я тогда носил старую отцовскую рубашку, длинные рукава которой, прикрывая кастет, доходили до кончиков пальцев. однажды днем, подкрепив организм одним сырым яйцом, украденным из курятника, я направился туда, где, как правило, мальчики эти бездельничали. возглавлял эту кучу толстомордый, весьма упитанный мальчик из зажиточной семьи, который каждый раз доказывал свою силу, сбивая меня с ног с одного удара. их было четверо, и они стояли у обочины дороги, а я шел смело посередине улицы.

- эй, скелет, пойди сюда, потолкуем, - позвал меня упитанный.
- если надо, подойди сам, - ответил я, как бы трусливо замедляя шаги.

он, оскорбившись моим нахальством, быстро догнал меня и сбил с ног одним ударом. подручные, стоя на месте, надрывали животы. по тогдашним правилам кулачного боя не били лежачего ногами. поэтому он готовился ко второму удару после того, как я встану. подручные тоже ждали второго удара и готовились к очередному торжеству. но не тут-то было, я, как бы отряхивая штаны от дорожной пыли, медленно приблизился к нему на доступное мне расстояние (он был выше меня) и внезапно ударил по мясистому лицу упитанного всеми четырьмя пальцами правой руки. сразу пошла струя крови из носа, и упитанный, зарыдав по-детски от невыносимой боли, побежал к речушке, закрыв лицо обеими руками. на берегу он, долго смывая кровь, запачкал всю рубашку и даже время от времени грозился пожаловаться директору школы. когда и куда разбежались его подручные, я даже не заметил. в эту пору деревенские улицы обычно пустовали -каждый занят своим делом: многие в поле, некоторые копаются в огороде, даже дошколята заняты чем-то, помогая родителям. я до тех пор стоял на том месте, пока не ушел домой мой соперник.

раньше него нельзя было мне уйти, иначе вся моя победа пошла бы насмарку. он прошел возле меня в окровавленной рубашке, закрыв лицо руками, надеясь на то, будто за одну ночь исчезнут все следы сегодняшней схватки. однако упитанный ходил первую неделю с красными синяками, на вторую неделю синяки сильно почернели, а лишь на третью неделю, придав упитанному вид желтушника, они исчезли окончательно. после этого никто меня не обижал в школе и не называл скелетом. а некоторые созревшие старшеклассницы с прыщиками на лицах специально подсаживались ко мне, чтобы разглядеть мои загадочно сильные костлявые руки, которые вывели лидера школы из колеи навсегда. все-таки однажды пригласила меня директор школы, молодая красивая холостячка в полувоенной форме, в свой кабинет (достойных ее мужиков в войну у нас не было - одни калеки, а как прирожденная в теперешнем понятии секс-бомба смогла обуздать свою бурлящую, ломающую в этом возрасте человеческие судьбы, сексуальную энергию, остается загадкой).

я шел туда, закрывая свои кости длинной рубашкой, и очень боялся исключения из школы. но она почему-то не говорила ни слова о драке, видимо, понимая душой, что справедливость у нас быстрее можно восстановить незаконным путем (сегодня называют это терроризмом), чем законным. ее фамилию я уже не помню, она в последние годы, кажется, работала инспектором минпроса тасср, и очень сожалею о том, что не успел поблагодарить ее за понимание положения беззащитных. вот она-то как раз смогла бы объяснить нынешним политикам, которые взялись воевать против терроризма всем миром. ведь террор возникает там, где есть вопиющая несправедливость. кот леопольд хорошо усвоил это. «ребята, давайте жить дружно», - сказал он наконец.

прошлым летом я сделал свои очередной заезд на старинное нижнеошминское кладбище (возраст - 5 - б веков), где лежат все мои предки. только по отцовской линии лежат там 5 поколений потомственных кузнецов. расположено оно недалеко от мамадыша, вдоль знаменитой сибирской дороги, построенной русскими царями для прогонки арестантов в сибирь. и та речушка, о которой мы говорили выше, как раз протекает вдоль кладбища.

пока я искал своих, случайно наткнулся на могилу того упитанного моего однокашника. умер, оказывается, давно, надписи размыты, и узнал я его по керамической фотографии. мало изменилось лицо: такое же круглое и упитанное. вспомнил детство и прошептал кое-какие молитвы из своего скудного запаса. «какие силачи умирают, - подумал я. - а ведь мог сбить меня с ног одним ударом».

лет 30 я не видел его после окончания школы. когда я смахивал веточкой пыль с его керамического лица, он как бы улыбнулся. конечно, керамика улыбаться не может, и я понял эту кладбищенскую мистику.

увлекшись своими детскими воспоминаниями, даже не заметил стоящего рядом крупного упитанного подростка, очень похожего лицом на керамику. признаюсь, я чуть растерялся среди шумящих многовековых деревьев безлюдного кладбища, ибо это была уже не мистика.

- здорово, абый, - поздоровался он со мной по-татарски. -возможно, знал?
- однокашниками были, - ответил я тихо кладбищенским голосом.
- убили в пьяной драке, - сказал он, закрывая слезы широкими, как у отца, ладонями.
поплакать в этих случаях успокаивает нервы, и я не мешал этому полезному процессу.

лукман закиров.

Проголосовало: За - , против: . Общий рейтинг: